- *Заглавная страница
- *Информация авторам (заказчикам)
- *Сотрудничество
- ОТСЕБЯТИНА
- Ирина Анисимова
- Мадьяр Будапешт
- Ольга Бутенко
- Борис Вольфович
- Николай Глухов
- Борис Гильдон
- Аслан Дзитиев
- Генриетта Долганова
- Арон Закс
- Владимир Заславский
- Николай Комаристый
- Виктор Крупник
- Ирина Лапина
- Надежда Оцеп
- Ксения Пироженко
- Яков Писаревский
- Исаак Рукшин
- Ирина Титановская
- Анатолий Хомар
- Бьёр Холпен
Бьёр Холпен
Что можно добавить к тому,
что вы читаете на обратной стороне
книги, изданой в издательстве BREEZE (чуть было не сказал Луны).
При желании - многое. И только
хорошее. И как о профессионале и как о личности,
выдающейся и разносторонних талантов.
Но мы ограничимся на сей раз скупыми данными
с обложки,и предложим один из рассказов из новой книги "ВО ВСЁМ ВИНОВАТА ЛУНА"
При желании купить книгу - пишите,а мы переадресуем Ваше письмо автору.
“БЕРЕТТА ” – 7,65
Его многие знали: Миша Цейт был общителен, любил пофилософствовать, подискутировать в кругу интеллигентной молодежи. Жил когда-то в доме, арендованномрелигиозной организацией “Маханаим”, в Иерусалиме, а там – вроде “русской коммуны”: общие интересы, застолья, разговоры ночи напролет.
Тогда Миша подчеркивал свою ортодоксальность –цицит28 наружу, черная вязанная кипа... Интерес к Торе29,к еврейскому духовному наследию был давний – еще из прошлой, доизраильской жизни – приехав однажды к родственникам, в Ленинград, побывал на занятиях
Тогда Миша подчеркивал свою ортодоксальность –цицит28 наружу, черная вязанная кипа... Интерес к Торе29,к еврейскому духовному наследию был давний – еще из прошлой, доизраильской жизни – приехав однажды к родственникам, в Ленинград, побывал на занятиях
домашнего еврейского семинара. В 80-е годы они проводились еще конспиративно. В тот день читали ТАНАХ . И вдруг он выкрикнул, неожиданно для всех. Нет, это был не молитвенный экстаз, не проявление какого-то интеллектуального восторга по поводу прочитанного – это был крик. Страшный, нечеловеческий.Хозяин квартиры перепугался – соседи могли вы-
звать милицию, а там известная установка: составитьпротокол, сообщить на работу и в институты. Но, к счастью, все обошлось. Большинство обитателей “маханаимовского” домаотносились к Мише с симпатией, и он этого заслуживал – человек надежный: если пообещает, –сделает, всегда придет на помощь и к деньгам отношение философское:“есть они – хорошо, нет их – тоже ничего”. |
Thank you, your message has been sent
|
Но был он, порой, груб, несдержан, мог ни с того ни с сего вступить в нелепую перепалку, накричать. После вспышки гнева быстро остывал, и снова – нормальныйпарень, с которым интересно провести время: дома ли, за столиком в кафе Культурного центра: поговорить о
жизни, разобрать сложный мидраш31. Все знали, что у него в Ставрополе есть семья: жена
и двое детей. Миша им отправил вызов. Через полгода они приехали. Но отношения с женой были непонятные: жили порознь (он – в своей “коммуне”, она снимала в Маале-Адумим), нигде вместе не бывали, своим друзьям он ее не показывал. Ему нравилось, что в серьезных делах жена способна проявить характер; она не хотела принимать гиюр32, и
он к этому отнесся с пониманием. Миша помогал семье материально, время от време-
ни и жена устраивалась на какую-то работу – не роскошествовали, но на жизнь хватало. Причина, по которой она и дети вернулись спустя два года в Ставрополь, была в
другом. Говорят, что сам Миша настоял на этом ; да и формально они уже не были мужем и женой.
Он работал санитаром в иерусалимских больницах. Для нового репатрианта двадцати шести лет, приехавшего в Израиль без диплома, – это было спасением. Зарплата – две тысячи шекелей. Денег на жилье, можно сказать, не тратил. После того, как “Маханаим” лишилась своего замечательного общежития, снимал за символическую плату каморку в религиозном квартале Меа-Шеарим. На работе им были довольны: надежность его проявлялась не только в дружбе, но и в делах. Хотел учиться. Правда, считал, что возраст для этого уже неподходящий; закончил платные курсы медицинского массажа в Рамат-Гане – так, на всякий случай, в надежде, что когда-нибудь пригодится и эта специальность. Он был одинок, и это чувствовали все из его окружения. Страдал ли от своего одиночества? Иногда его поступки казались странными, например, мог отправиться ночью бродить по иерусалимским окраинам.
Опять бравада? Нет, рассказывал о своих похождениях без хвастовства, как о чем-то вполне естественном. Алкоголь ему был противен, но иногда “подкуривал” гашиш. Наркотики не были приняты в его кругу, но, зная характер Миши, вряд ли кто-то отважился бы читать ему
нравоучения.
Той зимой Мишу Цейта призвали в “милуим”33. Он - человек далекий от армии, от ее распорядка, “косивший” когда-то от призыва в “непобедимую, несокрушимую”, получил в армии Израиля новую специальность – водитель гусеничного транспорта, и даже написал рапорт в штаб округа с просьбой оставить его в кадрах. Многим из “русской коммуны” казался странным подобный его “милитаризм”.Но в штабе Мише отказали. Отслужив положенные четыре месяца, он вернулся к привычной жизни. Сам, правда, уже был другим. Знакомым по “Маханаим” оставалось только строить догадки, почему он перестал носить кипу и соблюдать Субботу. Но мировоззренческая сфера настолько тонка... Да и кто в демократической стране может оспорить право каждого выбирать тот стиль жизни, который для него более приемлем?!Изменились у Миши не только взгляды, но и адрес,а также род занятий. Стал жить в самом центре Иерусалима, на улице Анавеим, в отдельной комнатке на первом этаже, с оцинкованной входной дверью. А работать пошел охранником. И там не было к нему никаких претензий. Согласно существующим инструкциям, охранная
организация, где он состоял на службе, “заказала” ему в Министерстве внутренних дел документ на право ношения оружия, а когда пришел положительный ответ, выдала Михаилу Цейту казенный пистолет “Беретта” калибра 7,65. У него была какая-то нездоровая, патологическая привязанность к этому оружию. Пистолет он носил не в кобуре, а в брючном кармане и, заходя довольно часто в кафе Культурного центра, доставал оружие, демонстра-
тивно вынимал обойму и клал пистолет на стол возле себя. В этом, наверно, был какой-то особый ковбойский шик. Но посетителям и обслуживающему персоналу подобные манипуляции не нравились.
– Хотя бы разверни свою “пушку” дулом к стене, - полушутя-полусерьезно однажды сказали ему. И соседка по дому тоже предупреждала, когда увидела, как он укладывался на ночь спать во дворе и положил на землю пистолет:
– Так нельзя оставлять оружие, не заметишь, как украдут!
– Ничего, ничего... У меня не украдут. А в комнате мне спать душно, – отвечал он. Утром в субботу, 13 июня, Михаил Цейт направился на улицу Бялика, где проживали его близкие родственники – сестра с семьей и бабушка 84 лет. Вместе позавтракали, потом сестра и ее муж занялись своими делами, дети поставили кассету с мультиками, а Миша пошел на кухню – там бабушка хлопотала по хозяйству.
Между ней и Мишей произошел какой-то неприятный разговор. Какой? Чем могла задеть самолюбие внука женщина восьмидесяти четырех лет? Когда один за другим раздались два выстрела и все вбежали на кухню, то, что они увидели, было страшно:
кровью залитые стены, на каменном полу смертельно бледная седая женщина – родной, близкий для них человек – бабушка; из головы ее алым ручейком вытекала кровь.
Полиция прибыла вскоре. Когда его вели к патрульной машине, он попросил разрешения докурить сигарету.
На следствии Михаил Цейт отвечал на все вопросы, кроме одного: “Почему он совершил это убийство?”
О случившейся трагедии узнали в охранной организации, и один из ее руководителей развел руками:
– Нам тоже жаль, что все так приключилось. Он, вроде, был неплохим парнем.
А другой посетовал слегка:
– И пистолет тоже вернется теперь не скоро. Года через четыре – не раньше. Пока суд да дело...
жизни, разобрать сложный мидраш31. Все знали, что у него в Ставрополе есть семья: жена
и двое детей. Миша им отправил вызов. Через полгода они приехали. Но отношения с женой были непонятные: жили порознь (он – в своей “коммуне”, она снимала в Маале-Адумим), нигде вместе не бывали, своим друзьям он ее не показывал. Ему нравилось, что в серьезных делах жена способна проявить характер; она не хотела принимать гиюр32, и
он к этому отнесся с пониманием. Миша помогал семье материально, время от време-
ни и жена устраивалась на какую-то работу – не роскошествовали, но на жизнь хватало. Причина, по которой она и дети вернулись спустя два года в Ставрополь, была в
другом. Говорят, что сам Миша настоял на этом ; да и формально они уже не были мужем и женой.
Он работал санитаром в иерусалимских больницах. Для нового репатрианта двадцати шести лет, приехавшего в Израиль без диплома, – это было спасением. Зарплата – две тысячи шекелей. Денег на жилье, можно сказать, не тратил. После того, как “Маханаим” лишилась своего замечательного общежития, снимал за символическую плату каморку в религиозном квартале Меа-Шеарим. На работе им были довольны: надежность его проявлялась не только в дружбе, но и в делах. Хотел учиться. Правда, считал, что возраст для этого уже неподходящий; закончил платные курсы медицинского массажа в Рамат-Гане – так, на всякий случай, в надежде, что когда-нибудь пригодится и эта специальность. Он был одинок, и это чувствовали все из его окружения. Страдал ли от своего одиночества? Иногда его поступки казались странными, например, мог отправиться ночью бродить по иерусалимским окраинам.
Опять бравада? Нет, рассказывал о своих похождениях без хвастовства, как о чем-то вполне естественном. Алкоголь ему был противен, но иногда “подкуривал” гашиш. Наркотики не были приняты в его кругу, но, зная характер Миши, вряд ли кто-то отважился бы читать ему
нравоучения.
Той зимой Мишу Цейта призвали в “милуим”33. Он - человек далекий от армии, от ее распорядка, “косивший” когда-то от призыва в “непобедимую, несокрушимую”, получил в армии Израиля новую специальность – водитель гусеничного транспорта, и даже написал рапорт в штаб округа с просьбой оставить его в кадрах. Многим из “русской коммуны” казался странным подобный его “милитаризм”.Но в штабе Мише отказали. Отслужив положенные четыре месяца, он вернулся к привычной жизни. Сам, правда, уже был другим. Знакомым по “Маханаим” оставалось только строить догадки, почему он перестал носить кипу и соблюдать Субботу. Но мировоззренческая сфера настолько тонка... Да и кто в демократической стране может оспорить право каждого выбирать тот стиль жизни, который для него более приемлем?!Изменились у Миши не только взгляды, но и адрес,а также род занятий. Стал жить в самом центре Иерусалима, на улице Анавеим, в отдельной комнатке на первом этаже, с оцинкованной входной дверью. А работать пошел охранником. И там не было к нему никаких претензий. Согласно существующим инструкциям, охранная
организация, где он состоял на службе, “заказала” ему в Министерстве внутренних дел документ на право ношения оружия, а когда пришел положительный ответ, выдала Михаилу Цейту казенный пистолет “Беретта” калибра 7,65. У него была какая-то нездоровая, патологическая привязанность к этому оружию. Пистолет он носил не в кобуре, а в брючном кармане и, заходя довольно часто в кафе Культурного центра, доставал оружие, демонстра-
тивно вынимал обойму и клал пистолет на стол возле себя. В этом, наверно, был какой-то особый ковбойский шик. Но посетителям и обслуживающему персоналу подобные манипуляции не нравились.
– Хотя бы разверни свою “пушку” дулом к стене, - полушутя-полусерьезно однажды сказали ему. И соседка по дому тоже предупреждала, когда увидела, как он укладывался на ночь спать во дворе и положил на землю пистолет:
– Так нельзя оставлять оружие, не заметишь, как украдут!
– Ничего, ничего... У меня не украдут. А в комнате мне спать душно, – отвечал он. Утром в субботу, 13 июня, Михаил Цейт направился на улицу Бялика, где проживали его близкие родственники – сестра с семьей и бабушка 84 лет. Вместе позавтракали, потом сестра и ее муж занялись своими делами, дети поставили кассету с мультиками, а Миша пошел на кухню – там бабушка хлопотала по хозяйству.
Между ней и Мишей произошел какой-то неприятный разговор. Какой? Чем могла задеть самолюбие внука женщина восьмидесяти четырех лет? Когда один за другим раздались два выстрела и все вбежали на кухню, то, что они увидели, было страшно:
кровью залитые стены, на каменном полу смертельно бледная седая женщина – родной, близкий для них человек – бабушка; из головы ее алым ручейком вытекала кровь.
Полиция прибыла вскоре. Когда его вели к патрульной машине, он попросил разрешения докурить сигарету.
На следствии Михаил Цейт отвечал на все вопросы, кроме одного: “Почему он совершил это убийство?”
О случившейся трагедии узнали в охранной организации, и один из ее руководителей развел руками:
– Нам тоже жаль, что все так приключилось. Он, вроде, был неплохим парнем.
А другой посетовал слегка:
– И пистолет тоже вернется теперь не скоро. Года через четыре – не раньше. Пока суд да дело...